ДАЧА (повесть)

Брюнетка и блондин — это так близко!_____________________ 2 Квартирный вопрос и Хрущёвская оттепель_________________ 4 «Хороша страна Болгария, но Россия..!» _____________________ 5 Нормальные кандидаты наук _____________________________ 11 Домишко под сенью «Эйфелевой башни»_____________________ 14 Ослепительно-белое безмолвие ____________________________ 15 Новый дом ____________________________________________ 17 Оказалось, что это время застоя кончалось _________________ 19 Августовская революция ________________________________ 21 «Боже, милостив буди мне грешному!» Год персиков___________ 23 Пожар________________________________________________26

2

Брюнетка и блондин — это так близко! Дачу, вернее, садовый домик купили осенью после жаркого и дымного лета 1972года, когда под Москвой горели торфяники и леса. До этого Борис Аркадьевич иАнтонина Михайловна, будучи ещё молодыми инженерами Борисом и Тосей, свойотпуск проводили "дикарями", смело отправляясь в разные края своей прекраснойстраны, не помышляя о комфорте, который полагался лишь работникам ЦК КПСС,начальникам различных министерств и их домочадцам.

Что такое отпуск для женщины, работающей каждый день "от звонка до звонка"по 8 часов с перерывом на обед, в который, перехватив чего-нибудь с чаем, надоумудриться купить продукты для семьи, втеревшись в пару очередей к "своим"?Отпуск — это мечта о летнем рае, хорошо бы с любимым, где-нибудь на вольнойприроде. Ведь так много прекрасных мест, о которых рассказывают люди, правда,собираясь на следующий год отдыхать почему-то в другом месте. А тут ещё этотчёртов график с равномерным распределением отпусков по месяцам и тольконебольшой поблажкой на лето! Что-то подобное мечтается и мужчине, который вобеденный перерыв после столовки дожидается своей очереди в шахматы-блиц илипросто наблюдает за баталией...

Надо сказать немного о наших героях. Борис и Тося были романтиками. Ониверили в серьёзность, благородство и большие, пока таинственные возможностинауки, которой обучались в своих институтах, очень любили природу и путешествия,а с некоторых пор безоглядно, беззаветно и, совершенно ясно, до гробовой доски,влюбились друг в друга. Тося была на последнем курсе физмата Педагогическогоинститута, когда они поженились, а Борис на предпоследнем курсе факультетаракетной техники Московского высшего технического училища. В тот год у негоцелое лето была практика в Днепропетровске на "автомобильном" заводе, и к немуна месяц приехала Тося. Борис ушёл из общежития, в котором весь их курсразмещался на кроватях, поставленных в баскетбольном зале какого-то техникума,снял комнату в побеленном украинском домике на Нагорной улице, и зажили онипервое лето своей совместной жизни, слившись, как говорится, душой и телом. Широченный Днепр, ласковый ветер с волной, лодка, горячий песок на томберегу... А по вечерам — старый городской парк над рекой, где хорошо бродитьвдвоём, обнявшись, под звуки где-то играющего духового оркестра. Был там ещёМосковский драматический театр на гастролях, и полюбился Лариосик из "ДнейТурбиных" в исполнении такого милого толстяка, молодого и неизвестного актёраЕвгения Леонова...

После окончания института Борис стал работать в конструкторском бюро,которое проектировало и тут же на своём заводе изготавливало ракеты, похожие на

3

те, о которых ещё в школьные годы говорили в Планетарии на лекциях офантастических межпланетных путешествиях. Ракеты были военного назначения, новерилось, что, в конце концов, дело повернётся к созданию аппаратов, с помощьюкоторых человек выйдет из своей колыбели-Земли, как говорил Циолковский, инаступит прекрасное время освоения космического пространства. Спроси Бориса,зачем это нужно, он наверно сказал бы, что это совершенно очевидно, что этоаксиома. Он ведь был романтиком, а кроме того он был комсомольцем-атеистом, и,например, вопрос о достижении для начала Царства Небесного на Земле показалсябы ему в то время диким... По традиции, заведённой в конструкторском бюро,молодой специалист прежде чем перейти к работе по проектированию, должен былотработать около года на производстве, и Борис попал в оглушительный адмедницкого цеха, куда он был назначен на должность помощника мастера.Беспокойство вызывала необходимость командовать рабочими и денежно оцениватьих работу, что часто вступало в противоречие с мнением мастера и с душевнойдобротой... Затем Борис работал на стенде по испытанию конструкций ракеты напрочность. Проходить на стенд надо было через сборочный цех, и можно быловидеть, какие получаются красивые и умные машины. Разгорелось желание работатьпо созданию ума этих аппаратов, и Борису удалось перейти в теоретический отдел...

Тося после окончания Педагогического института год проработала в школеучителем физики. Можно сказать, дело пошло, и в полном неведении её десяти-классников появились первые просветы. Однако, школьное начальство обнаружилочрезмерную требовательность и строгость в оценке знаний учеников, что снижалообщий средний балл по школе и вызывало неудовольствие в районном отделенародного образования. Возник конфликт, и, когда Тося подала заявление обувольнении, задерживать её не стали, несмотря на обязательные для молодогоспециалиста три года работы по распределению. Тося, вообще-то, и не собираласьбыть учителем. Её привлекала научная работа, и после окончания школы онарешила поступать на мехмат Московского университета. Однако, туда её не приняли,несмотря на блестяще сданный вступительный, единственный для медалистов,устный экзамен по математике. Шёл 1951 год, а Тося была не просто гражданкойСССР, у которой отец был инвалидом Отечественной войны (оба его старших брата —Тосины дяди, погибли на фронте), она была еврейкой. После длительных иказавшихся безнадёжными поисков работы нашёлся один заведующий лабора-торией, который убедил начальницу отдела кадров (не знаю, как по-французскиправильно написать "ищи женщину", по-русски это шерш ля фам) принять Тосю надолжность инженера-физика во Всесоюзный научно-исследовательский светотех-нический институт, и Тося стала физиком-экспериментатором, фотометристом.Оказалось, что это её стихия, и за какие-нибудь пару лет она стала в своём институтеавторитетным специалистом, наметились интересные исследования. Впрочем,можно подозревать, что в других областях физики, в том числе и теоретической, еёталант и энергия принесли бы также заметные результаты. Так уж был устроен этот

4

внимательный, по-женски иронично-снисходительный но упрямый ум, которыйвсегда стремился и умел замечать то, что обыкновенно ускользало от вниманиядругих.

Как выглядела эта пара? Брюнетка Антонина — с изящно распластаннымиширокими бровями, как правило улыбающиеся зелёно-карие глаза, тяжёлая волнагладко зачёсанных наискосок волос, гордо и высоко посаженная голова, покатыеплечи, стройный стан, хотя она несколько сутулилась — привычка всегда быть скнигой, вообще, очень женственная фигурка, заставляющая невольными флюгерамиповорачиваться мужские головы, что впрочем никогда не вызывало ревности уБориса, всегда чувствовавшего какую-то принципиальную честность своей подруги. Блондин Борис — с Есенинской шевелюрой и серыми глазами, крупноватымносом, несколько портящим его лицо, хотя общее выражение получалось добрым имечтательным, может быть, несколько грустным. Мечтательность можно было такжезаметить и в лице Тоси, правда, всегда с отблеском радостной надежды, что оченьнравилось Борису и делало его абсолютно спокойным, когда она была рядом. Борисбыл среднего роста и обладал вполне спортивной фигурой. Он нравился женщинам.Уступал ли он стараниям какой-нибудь сексуальной провокаторши? Не знаю. Ноуверенно можно сказать, что он всегда любил только одну — одну Тосю. Они обажили по-настоящему только в присутствии друг друга.

Квартирный вопрос и Хрущёвская оттепель Как жили они в Москве в первые золотые годы своего супружества, каковы были,так сказать, их жилищные условия? Борис и Тося были коренными москвичами, иквартирный вопрос, конечно, портил им жизнь. Поженившись, они поселилисьвместе с Тосиными родителями и её двенадцатилетним братом. Квартира пред-ставляла собою "номер" в довоенно-модерновой архитектуры запущенном шести-этажном здании студенческого общежития с вечно обваливающейся снаружиштукатуркой и состояла из тринадцати-метровой комнаты, в которой до Тосиногозамужества жили родители, и маленькой комнатёнки метров на пять, где спали Тосяс братом в два этажа — друг над другом. Кухня и туалет были в единственном числена всё население этажа, которое представляло из себя смесь студентов и семей,лишившихся жилья во время войны из-за бомбёжек Москвы. Брата пришлосьпереселить на раскладушку в комнату родителей, а в комнатёнку поставить узкийматрац, который к тому же не умещался по длине, так что часть его пришлосьотпилить. В комнатёнке был также письменный одно-тумбовый стол и книжныйшкафчик, а друзья подарили ещё люминесцентную лампу, которую привинтили надстолом, так что были созданы все условия для успешного окончания институтов илюбви. Конечно, желание завести беленького мальчика, о котором Тося как-тодоверчиво-нежно сказала Борису, вдохновляло, но всё-таки ещё не в деловойплоскости. На намёки со стороны Борис обычно отвечал: "Слоны в неволе неразмножаются". Здесь, в этой квартирке провели они свою первую совместную ночь,

5

здесь были отмечены события окончания институтов, отсюда они каждый деньотправлялись на свою первую работу и возвращались друг к другу и в общую семью,так самоотверженно поступившуюся для их счастья...

Но вот, года через два повеяли свежие ветры: к власти пришёл Хрущёв. Началистроить "Новые Черёмушки", и, о чудо, некоторые простые московские семьиполучили отдельные квартиры — дело невиданное! Хрущёва потом много ругали, восновном с подачи сильно урезанных им кгб-шников, над ним смеялись и хотеливидеть в нём пьяного самодура. Однако, никакой власти ни в советское, нипослесоветское время не удалось так много сделать для народного благосостояния,как это было сделано при диктатуре Хрущёва. Горожане впервые(!) узнали, что такоеотдельная квартира, пенсионеры впервые(!) получили человеческую пенсию,которую у них потом, конечно, постепенно отобрала российская вороватая власть —чёрная туча чиновников, сожравшая пирог народного благосостояния… Стали предлагать новое жильё и Тосиной семье, тем более, что папа былинвалидом Отечественной войны, но всё как-то — две смежные комнаты на пятерыхв коммуналках новых домов, по сути без принципиального улучшения. Но раз дуетсвежий ветер, то представится и случай, и действительно, совершенно случайно,наводя справки о том, когда, наконец, будет рассмотрен их жилищный вопрос, Тосяузнаёт, что в списке, утверждённом московскими властями, их семье выделенахорошая отдельная двухкомнатная квартира, которую, по всей видимости,чиновники решили "замотать" для какого-то влиятельного и благодетельного лица.Россия есть Россия, и начинается бумажная свистопляска с заявлениями, инстан-циями, рекомендациями и характеристиками с места работы. Чиновники, в концеконцов, испугались огласки дела и отступились (бывало и такое!). Квартира былаполучена, и началась жизнь-праздник. У них появилась своя одиннадцатиметроваякомната с балконом! Слоны вырвались на волю... Через девять месяцев, как иположено, родился здоровый белобрысый мальчик.

«Хороша страна Болгария, но Россия… !» Продолжу об отпусках. Раздельный отпуск для Бориса и Тоси был исключён: онибыли бы просто несчастливы, они лучше бы пошли в отпуск зимой, хотя куда зимойсунешься из Москвы? Поэтому каждый год приходилось преодолевать этот дикийграфик распределения отпусков по месяцам. По совести сказать, им всегда удавалосьпосле некоторой нервотрёпки втиснуться в период где-нибудь с мая по сентябрь...Приближался долгожданный момент начала отпуска, заранее покупались железно-дорожные билеты, и молодые супруги смело отправлялись в незнакомые места, незаботясь, как уже было сказано, об особом комфорте. Их же дискомфорт всегдаоборачивался смехом или экзотикой.

Первый свой, так сказать, заработанный отпуск они провели в Молдавии, наДнестре, в украинском селе Каларашовка в семье Тосиной подруги ещё по детскому

6

отдыху, красавицы Гали (на другом берегу была Украина, что впрочем тогда неимело значения). Хозяева от денег категорически отказались и разместили нашихмолодых, как могли, — на самодельной деревянной раскладушке в проходнойкомнате. Эта раскладушка скрипела ночью, казалось, от разных причин, но хозяйка,ночевавшая в соседней комнате, утром шёпотом пожелала Борису, чтобы у него всёполучилось как он хочет, и Борис удивился такой проницательности. Молдавиязапомнилась живописными кручами над Днестром, живыми курами с базара,которым каждый раз потом надо было отрубать голову, а также состояниемабсолютного счастья и любви после застолья в семье Гали с участием этоговолшебно-дружелюбного сливового самогона…

Второй отпуск они провели в Бердянске на Азовском море, сняв комнату уодинокого старика в его доме с тенистым двориком под акациями. Старик выделилим сковороду, чайник и примус, который очень нравился Борису остроумием своеготехнического решения так же, как ему нравились придуманные гениальнымимеханиками паровозы, мамонтами исчезающие с лица земли... После завтрака онишли на базар с небольшим фибровым спортивным студенческим чемоданом,который набивали мягкой булкой, помидорами, спелейшими грушами, абрикосамии виноградом. При этом Борис позволял себе нарушать равновесие цен,сложившихся на рынке: помидоры стоили 10 копеек за килограмм, а Борис обещална следующий день купить за 20, если будут крупные. "Ну, иди до мэне, хлопчик!" —радостно встречала его крестьянка, вытаскивая на прилавок совершеннофантастические экземпляры, которые можно было свободно разламывать руками,обнажая розовые сахарные границы. С этим чемоданчиком они штурмовали автобус,который битком набитый вёз их минут двадцать по южной жаре к так называемомуКурорту. Они шли по пустынной песчаной косе, сооружали тент из простыни ипотом весь день купались в плавно подымающихся волнах, пришедших из морскогопростора, читали книгу и наслаждались плодами, вымытыми в солоноватой морскойводе...

А на третий свой отпуск, в жаркий июль Борис остался в Москве возле супруги,ибо родился сын. Тося ловко с непонятно откуда взявшимся женским умениемсмазывала и пеленала мальчика, всё время ласково разговаривая с ним. Ребёнок былспокоен, процедура ему нравилась, он очевидно также как и Борис вполне понималэтот язык любви... Подгузники из марли надо было стирать, и рекомендовалось впервый месяц их проглаживать. Эту работу на себя взял Борис. Было удивительно,что зеленоватые испражнения маленького существа с кисловатым запахом невызывают абсолютно никакого отвращения. Орудуя двумя утюгами, которые грелисьна газовой плите, в одних трусах перед распахнутым окном Борис отстоял весьположенный срок. За день до окончания отпуска он выкроил время, сбегал наМосква-реку и с наслаждением переплыл её. Хорошо прошёл этот отпуск!

7

Ну а дальше они снимали дачи для ребёнка, с которым днём в отсутствиеродителей нянчилась бабушка-тёща, временно бросившая свою работу впошивочной мастерской. Дачи снимались под Москвою в Фирсановке, Подрезкове, ив деревне Ивановское на Истре. Борис и Тося впервые, уже во взрослом состоянииощутили прелесть дачной жизни, о которой у них были детские воспоминанияблагодаря их родителям, точно также снимавшим дачи ещё перед войной. Раноутром Борис с Тосей каждый день отправлялись с дачи на работу и также вместевозвращались. Дорога в электричке не особенно их утомляла, так как всегда былакнига или разговор. С доставкой на дачу продуктов тоже не было сложностей, ведьони ездили каждый день и никому не надо было тащить особенно тяжёлые сумки. Вте времена появились газовые плитки с маленькими цилиндрическимибаллончиками, которые они также регулярно заправляли в Москве и носили на дачу.В награду были утренние и вечерние прогулки. Особенно хороша была дорога вИвановское. От станции Павловская Слобода, на которую один раз в час прибывал изНахабино экзотический трёх-вагонный поезд, надо было идти тропинкой повысокому луговому берегу вдоль бегущей прозрачной Истры. На этом лугу вольно,кому-где понравилось, стояли отдельные дубки, гордясь своими уже вполнеразвесистыми кронами, а над ивами противоположного берега нависал еловый лес.Минут через двадцать пути надо было по висячему на лагах деревянному мосткуперейти речку и подыматься в деревню вдоль опушки, из которой когда-то давно назелёную траву выбежали из леса самые красивые ели и берёзы. Если немногоотвлечься от пути, то здесь можно было набрести и на пару боровичков...

Когда сын подрос, его удалось устроить в детский сад с летней дачей, так как тёщенадо было вернуться на свою нелёгкую работу зарабатывать пенсионный стаж,документы о работе в годы войны затерялись и ничего нельзя было доказать. Борис и Тося теперь уже только один раз провели свой отпуск без сына. Онипоехали на "Москвиче" в Крым вчетвером - с Тосиной подругой за рулём и её 14-тилетней жизнерадостно-покладистой дочерью. Они ехали три дня, переночевавпервый раз в Курске у родственников, а второй раз на Украине под Новомосковскомв приличном номере кемпинга, на простынях — единственный случай гостиничногокомфорта во всех их путешествиях. Хорошо было в неспешной поездке ощутитьрядом землю необъятной страны и пообщаться с нею, останавливаясь на берегахречек или заезжая для отдыха на полянку придорожного леса. Но что оказалосьнастоящим чудом, — после выжженной желто-серой Крымской степи неожиданновозникшее бирюзовое море в изящной оправе гор причудливо-волшебных очер-таний, этакая сказка Шехерезады. Это и был Коктебель... В так называемомкемпинге им удалось заполучить только палатку с деревянным настилом на земле иватные матрацы, то есть без кроватей. Слава Богу, в основном каменном зданиислучайно оказались знакомые, у которых в номере можно было оставлять свои вещи,уходя на пляж. После Коктебеля изъездили Крым вдоль и поперёк, и это богатствоосталось с ними на всю жизнь. Ночевали, где придётся, но везде спали хорошо, а

8

если не очень, то только из-за очередного приступа смеха. Например, в Ялте хозяинвыделил им в своём саду авто-фургончик, на крышу которого ночью вдруг кто-тоначал бросать камни. Оказалось, что фургончик стоит под инжирным деревом, и ононадумало сбрасывать на них свои плоды. Только они посмеялись и повернулисьвместе на свой любимый правый бок, как короткую оглушительную арию пропелпетух из стоящего рядом курятника. Эта ария ему самому очень нравилась, и он скороткими перерывами практически без вариаций исполнял её до полного рассвета.Хозяин внял мольбам и на следующую ночь забрал петуха, может быть, даже себе вкомнату, удивившись при этом: "Откеле же вы приехали, что ночуете без петуха?!"...

Следующие годы они отправлялись в отпуск с сыном, пытаясь устроить его ещё впионерский лагерь на оставшееся летнее время. Это, правда, не всегда удавалось.Однажды они, например, получили от уже грамотного сына такое письмо(орфография и пунктуация несколько изменённые) : "Здравствуйте! У нас в лагереочень хорошо. У нас есть живой ослик и медвежонок. Скоро у меня день рождения.Папа и мама, я очень прошу вас на мой день рождения заберите меня из лагеря".Какое родительское сердце не отзовётся на такую просьбу?!

Втроём они побывали в Абхазии в приморском селе Бабушеры под Сухуми, налитовских озёрах, в Пошехонье на Рыбинском море, на приднепровском лесномкордоне под Гомелем и на Нижней Волге. Самыми интересными и счастливымиоказались путешествия в Пошехонье и на Нижнюю Волгу. Эти дикие, экзотические,совершенно противоположные места на одной и той же великой реке очаровали их.Вот сюда они были бы готовы возвращаться ещё и ещё раз.

Августовское Пошехонье встретило их пасмурными днями с вуалью моросящегодождя. Когда чуть распогоживалось, то вольной песнью с тихим гудением ветраоткрывался водный простор и лес на другом берегу залива. Хозяин был в Рыбинске,и они жили одни в деревянном домике у самой воды. Домик стоял на краю обрыва,подмываемого прибоем, и по-видимому, его ожидала судьба закончить своюотважную жизнь, свалившись в воду. Рядом на этом же обрыве стояла чугуннаяпечка с кокетливой голубой эмалированной дверцей духовки. Со своей трубой онавесело гляделась игрушечным пароходом. Здесь в летнее время готовилась пища.Внизу волны плескались о бревенчатый плотик с привязанной лодкой. Утром онивдевали ноги в резиновые сапоги, накидывали плащи и шли в лес за грибами. Вближнем болотистом лесу на кочках как алые цветы на клумбах рослиподосиновики. Надо было спокойно проходить мимо, чтобы потом заполнитькорзины белыми грибами. Каждый раз Тося не удерживалась, и с сожалениемвыкладывала потом на траву своих первенцев. Они приходили в берёзовую рощу,которую обступали высокие ели с многочисленным потомством, которое сумелоразместиться под берёзами. Здесь, под ёлочками, украшенными стекляшкамидождевых капель, и проживали выводки с радующими душу тёмно-рыжими

9

матовыми шапками. Когда день был не дождливый, они втроём с лодки удили рыбу.Попадались приличные окуньки, чётко утаскивающие в глубину поплавок к восторгуТоси. Мужчины считали себя опытными рыбаками и поэтому снаружи былисдержанны. В сельпо продавалось подсолнечное масло, спички и два раза в неделюхлеб. Говорили, что раз в месяц привозят водку, но этого праздника они не видели. Всоседней деревне можно было ещё купить картошку, зелень, молоко и яйца. Вот и всяпища, которая приготавливалась на чугунной красавице. Деликатесыпредставлялись в виде громадной сковороды с жареными грибами и сковородыпоменьше с окунями. Борис Аркадьевич с улыбкой рассматривает сейчас, черезтридцать с лишним лет, фотографии. Какие радостные и счастливые лица на фонеэтой по-нестеровски прекрасной природы...

Волгоградский аэропорт, наоборот, встретил их августовской сорокоградуснойжарой, о которой они со страхом думали, слушая прогнозы, готовясь к этой поездке вдушной Москве, где тоже было жарко, но только тридцать. К удивлению ониобнаружили, что дышать здесь легко. Сухое тепло ветерком охватило их, пахлокакой-то поджаренной на солнце травой, как из духовки с пирогами. На такси онипоехали на пристань. Здесь с широкой водной глади вместе с волнами, лениволаскающими разомлевший берег, доносилась прохлада, попахивающая свежейрыбой. Пристань была заполнена несколькими пароходами, всё время кто-тоотчаливал, а новый тут же причаливал. Борис с радостным волнением узнавал их: натаком пароходе он ещё восьмилетним мальчиком счастливо эвакуировался сдедушкой и бабушкой из Сталинграда в мае 1942 года… Они купили билеты напароход "Володарский". Как он назывался раньше, осталось неизвестным, но как-тоточно по другому, потому что на металлической доске было вылито : "Построен наСормовском заводе в 1898 году". В машинном отделении без стеснения, можносказать без рубашек, в открытую работали в блеске бронзы мощные шатуны икулисы. Пароход двигался вперёд с помощью лопастей двух колёс по бортам. Летчерез сорок потом Борис Аркадьевич опять увидел этот пароход в Рязановскомфильме "Жестокий романс" по пьесе Островского. Там он назывался, кажется"Ласточка". Назови хоть горшком, а Сормовские пароходы весело таскают по Волгесвоих пассажиров добрую сотню лет. Плыли они ночь одни в каюте, поскри-пывающей своими старыми полированными деревяшками. Ранним утром онивышли на открытый помост пристани села Никольское, посередине пути междуВолгоградом и Астраханью (какое-то корявое это название Волгоград, ещё хужеСталинграда. Почему не хотят называться Царицыном? А там ведь и речка Царица, илегенда). Они купили около пристани у женщин помидоры, огурцы и яйца, а вмагазине хлеб, хотя у них и была с собой наволочка с сухарями, насушенными вМоскве. Тот год был первый после холерного 1970-го, и хлеб в магазине отпускалсялишь при наличии у покупателя полиэтиленового пакета. Забавно было видеть, каккрестьянка вываливала из такого пакета две буханки в мешок и снова шла в магазинс пустым пакетом. Вообще, народ не хотел менять своих привычек. В этих местах

10

гром не грянул, и люди не верили в бесполезные на их взгляд медицинскиерекомендации. Во всяком случае, паромщик спокойно взял свою железную кружку,зачерпнул воду из протоки и напился. По всей видимости, он это делал не один раз вдень и не один год. С какой стати менять проверенную воду, в которой много-численные циклопы и туфельки сожрали всех бактерий, на непонятную колготу скипячёной водой?... За бутылку московской "Столичной", об этом было известнозаранее, они наняли владельца моторной лодки, который повёз их по протоке подназванием Бобёр вдоль острова с тем же названием, отделяющего протоку от Волги.Лодка мерно плыла около песчаного берега, по которому вышагивали цапли,игнорируя человеческую суету. Над береговым обрывом одиноко стоял развесистыйвяз. Когда они забрались с песка на обрыв, то обнаружили под вязом траву,защищённую тенью дерева и потому не сгоревшую на солнце. Кроме того, это быловысокое открытое место, овеваемое ветерком, который будет защищать от жары, авечером от комаров. Они выгрузились и пообещали владельцу моторки такую жебутылку в том случае, если он причалит к ним в назначенное время ровно через тринедели. Серьёзное понимание, отразившееся в лице лодочника уничтожило всесомнения в возможности возвращения. Лодка ушла, они поставили палатку, иостались одни. Их двенадцатилетний Илюша стал вспоминать, какими сырничкамикормила его бабушка в Москве, явно намекая на возможность голодной смерти.Однако, весёлое настроение и деловитость родителей успокоили его. В первую ночьих будили всплески играющей рыбы. Кто это были осетры или сомы? Казалось, что вводу плюхаются брёвна. Наутро Борис спрятал под валежником обратные авиаци-онные билеты, завернув их в полиэтиленовый пакет, оборудовал кострище, наладилперемёт, и началась эта странная жизнь, похожая, наверно, на счастье первобытныхлюдей. Они ловили рыбу, готовили еду, купались и гуляли по своему большомулесистому острову. Приятно удивляла нетронутость природы. Интересно с возвы-шения разглядывать маленькое прозрачное озёрцо, посредине которого, повора-чиваясь боками в солнечном свете, играют рыбки, исчезающие вдруг, когда, взмутивводу, на них бросается неподвижно лежавшая на дне у берега полосатая палка, тоесть щука. Перелетают с места на место нарядные голубые сороки. Пара орланов,свившая гнездо на дереве, с яростным криком пикирует один за другим, резкоостанавливаясь в метре от лица приближающегося двуногого возможного обидчика.Вечером — костёр на берегу, чай, общение с людьми через приёмничек и с наступ-лением темноты звёздная вечность над головой...

На следующий год они планировали поехать под Вологду на охоту, но заболелачумкой охотничья собака, которую они ещё осенью приобрели щенком. Пришлосьостаться в Москве, где они и провели весь отпуск в своём Давыдкове, отправляясь разв день пешком по дымной жаре в Филёвский парк-лес, где купались в тепловатойводе слегка усохшей Москва-реки. И возникло в это лето желание иметь свою дачу,то есть садовый домик где-нибудь в лесной местности под Москвой, так какнастоящая дача им конечно была не по карману. Сколько не путешествуй, а наш лес

11

(печально сейчас захламляемый) — конечно рай. Это возникло ещё в детстве. "Нукак, Бориска, ведь мы с тобой заблудились, — говорил дедушка где-то подБолшевым, куда они ещё перед войной забрели из своей Загорянки в поиске грибов,— Как ты думаешь, куда идти?". "Сюда, дедушка",— и они действительно, вышли надорогу, чем Борис потом гордился всю жизнь. Тося тоже очень любилаподмосковный лес, всё в нём радость: и деревья, и птичий оркестр ранним летом, ибелки, и грибы, и лесные полянки с выбегающими из под ёлок Иванами-да-Марьями... Тёща окончательно ушла на пенсию, она с удовольствием занималась бы садом-огородом, а они бы каждый день приезжали, и сын со своей любимой бабушкой былбы устроен на всё лето. И к тому же захотелось спать на своих удобных постелях,захотелось быть, как говорится, сам большой. Я думаю, они не состарились, а простоповзрослели: в следующем году Борису Аркадьевичу и Антонине Михайловнестукнуло по сорок... Нормальные кандидаты наук Если к месячному отпуску прибавить выходные, то формально на отдыхотводится треть жизни. У беспокойных и творческих людей получается намногоменьше. Техника развивалась, и ей надо было соответствовать. Сколько себя помнитБорис Аркадьевич, он помимо самой работы всё время чего-нибудь учил: теориюавто-регулирования, аэродинамику и устойчивость летательных аппаратов, а теперь,когда вот уже четыре года их КБ занимается космической тематикой, то небеснуюмеханику. Новые задачи требуют также ориентироваться в вычислительнойматематике и программировать на языке Алгол для больших электронно-вычислительных машин. А по вечерам раз в неделю надо слушать лекции пооптимальному управлению космическими летательными аппаратами, которыечитаются на мехмате в МГУ. Кроме того Борис Аркадьевич и Антонина Михайловнаучились в заочной аспирантуре, где помимо специальных предметов надо былоизучать язык и такую замечательную науку как исторический и диалектическийматериализм, то есть единственно правильную философию. По сути дела самаспирант должен был выбрать тему, полезную для быстро уходящей вперёд и всторону проектной работы, провести и оформить самостоятельное исследование.Руководителем, как правило, бывал его заведующий лабораторией, которомунекогда было вникать в дела аспиранта. За руководство выплачивались какие-тоденьги: "Борис зарабатывает деньги на колёса для моего "Москвича", — говорилзавлаб Георгий Степанович. Примерно такая же ситуация была у Антонины Михайловны, которая занималасьизмерением параметров источников света, начиная от слабо светящихся электро-люминесцентных панелей и кончая лампой, имитирующей солнечный свет.

"Разгоняться" по работе приходилось дома вечером или в выходной. На рабочемместе, как это ни странно, часто не было условий. Числящихся на работе было

12

намного больше, чем делающих дело. Хорошо бы они молча числились! В комнате,где работал Борис Аркадьевич, находился ещё Георгий Степанович и ещё шестьинженеров — три мужчины и три женщины, то есть всего восемь человек. ГеоргийСтепанович был прекрасным специалистом. Кроме того, будучи армянином, онпрекрасно владел русским языком (явление весьма распространённое), которым онне только блестяще описывал результаты своей работы, но и любил вести беседы наразнообразные темы в рабочее время. Неудобно было делать ему замечания, да и самвтравливался в разговор, так что на этом фоне приструнить Риту или Свету могтолько Георгий Степанович, который делал это редко. — Ой, девочки, на каком я вчера была спектакле! — врывается в комнату утром Рита.— Я сначала издалека прочла афишу: что-то про Ленина. Ну, думаю, совсем дошли,оперу про Ленина сочинили! Кто же, интересно, композитор? Подхожу: Верди!Господи, это же совсем не про Ленина : "Битва при Леньяно"! Девочки, как пели! Тамкакая-то Казарновская, молоденькая, красивая и голос — заслушаешься. Вообще, ясчитаю, что главное — музыка, а слова не имеют значения. — Как же так, — вступает в разговор Георгий Степанович, — Хорош бы был "ЕвгенийОнегин" без стихов Пушкина! — и разговор принимает характер спора людей,решающих судьбы искусства. Борис Аркадьевич, который сегодня пришёлспециально пораньше, чтобы ещё до начала работы написать программу для ЭВМ,которую, как известно, надо писать, не отрываясь одним махом, делает во времяэтого разговора две досадные ошибки :— Нельзя ли об этом поговорить попозже? — Ну, Борис Аркадьевич, Вас вообще ничего не интересует, — реагирует Рита.Восцаряется тишина, и Борис Аркадьевич, чувствуя себя в чём-то виноватым, делаетещё две ошибки. — Чёрт её подери! — непонятно по какому адресу восклицает он. ГеоргийСтепанович смеётся, и атмосфера разряжается... "Хоть бы эту программу сегоднядоделать", — мечтает уже молча Борис Аркадьевич. Надо сказать, что Борису Аркадьевичу повезло. Ему удалось вписаться в кругинженеров, на самом-то деле и разрабатывающих реальные системы управления.Этот круг составляли в основном прекрасно образованные выпускники Физико-технического института, а возглавлял его начальник отдела Илья ГригорьевичРапопорт, окончивший, правда, Ленинградский Электротехнический. У ИльиГригорьевича на всех хватало неожиданных и на редкость эффективных идей,которые было интересно осуществлять и развивать самому, так что работа шлавесело. У Бориса Аркадьевича появились разработки, которые вошли в проекты иимели реальные шансы осуществиться в технике, что является мечтой каждогоинженера-теоретика. Подоспела и диссертация, которая была посвящена проблемамоптимального управления искусственными спутниками Земли и лишь в частныхаспектах касалась практической работы, что, с одной стороны, было хорошо — вродебы двигалась вперёд наука вообще, а с другой стороны, где было взять время надиссертацию при напряжённой проектной работе? Как это ни смешно, но выручил

13

радикулит, который является исключительно противной болезнью, но на работуголовы не влияет. Два месяца болезни и все основные главы работы были написанысначала в постели, а потом на верхней доске невысокого книжного шкафа, то есть встоячем положении, так как сидеть за письменным столом не было никакойвозможности...

Антонине Михайловне разговоры на посторонние темы не мешали, поскольку ихв комнате было всего трое, и она была руководителем этой группы. Надо былособирать различные электрические схемы, подключая к ним приборы иисследуемые источники света, а также налаживать оптические установки дляпроведения наблюдений. В группу входил инженер Юра, недавно окончившийзаочно институт после армии, и старший техник Валентина Георгиевна — женщина влетах, без высшего образования, активный член профкома, мечтавшая обинженерной должности, повысившей бы её оклад со 100 рублей до 120-ти. Юра был"мастером на все руки", о научной карьере не заботился, но мог соорудить любуюустановку по схеме, нарисованной Антониной Михайловной. Валентина Георгиевнабыла у него помощницей, умела соединять провода но в технику дела не вдавалась,что иногда приводило к досадным срывам в работе: "Как же я Вас буду представлятьна должность инженера, когда Вы ни с того, ни с сего плюс с минусом соединили?!".В ответ слёзы. Валентину Георгиевну всё-таки повысили. Работать она стала немноговнимательнее и меньше, так что ошибки исчезли и установки перестали выходить изстроя. Юре оклад удалось увеличить пока до 150-ти. Антонина Михайловна в последние годы занималась изучением характеристикэлектро-люминесцентных панелей, применяющихся для индикации в приборах, икроме того, вообще измерением малых яркостей. Она изобрела метод, позволяющийизмерять яркости, сопоставимые с яркостями звёзд, которые одну от другой можетотличить только человеческий глаз. Это было изюминкой и составной частью еёдиссертации. Из разговоров друг с другом Борис Аркадьевич вполне вник впроблему и понял, что работа получилась очень интересной. Он взял почитатьдиссертацию. Изложение материала вызывало у него улыбки и смех, весьмаудивлявший супругу. Оказалось, что Антонина Михайловна лишена способностисолидно и литературно описывать свои неординарные результаты. Она сначалавозражала, но под градом аргументов и шуток, в конце концов, виновато согласиласьс супругом : "Ну не могу я писать диссертации". За пару недель они вдвоёмпереписали всё от первого до последнего листа. Странное и, как показалось БорисуАркадьевичу, симпатичное неумение, ведь её короткие научные статьи, где в чистомвиде выступало дело, получались простыми и ясными.

Диссертации были блестяще защищены, праздничные банкеты проведены,оклады повышены. Нешуточное дело при кооперативной квартире получать 250вместо 180-ти. А тут ещё мечта о даче, то есть садовом участке. И хотя этот садовыйучасток должен был стоить не меньше пяти тысяч, мечта казалась уже реальной. В

14

самом деле, сколько "Жигулей" бегает по улицам в такую же цену, и вроде бы в нихсидят обычные люди, ну может быть, такие же как они теперь богачи... Домишко под сенью «Эйфелевой башни» Осенью начались поиски дачи. Начали они ездить на электричках по всемнаправлениям, но безрезультатно. В каком-нибудь лесном Малино первый жестарожил-небожитель отвечал им с очевидной гордостью за своё садовое товари-щество: "Не-е, здесь ничего не продаётся". В газете тоже ничего путного — либодалеко, либо очень дорого. Пришлось возложить надежды на заборную инфор-мационную систему, и действительно, после часа "работы" в этой системе наплощади Трёх Вокзалов Антонина Михайловна сорвала три полосочки с телефонами,по одному из которых у платформы "Детская" в 38-ми километрах от Москвы поветке Северной дороги от Болшево до Фрязино продавали участок удивительнобольших размеров в 12 соток вдоль высоковольтной линии электропередач.Назначалось время осмотра — в ближайший выходной. По лесной дороге вместе с хозяином шли ещё две пары потенциальных покупа-телей. Уже дорога привела Бориса Аркадьевича в восторг: настоящий лес, а наподходе к участкам — невиданная, более чем столетняя сосна с пятью стволами отнеохватного нижнего. Домик оказался неказистым: приземистый, три последова-тельно расположенные комнатёнки, построенные очевидно в разное время, попахи-вало сыростью, и на лицах конкурентов выражалось разочарование. Это и хорошо,подумал Борис Аркадьевич, место-то, место! Садовые участки вытянулись по опушке вдоль линии электропередач с напря-жением 500 тысяч вольт. Насколько эти линии вредны для здоровья и как от ихвлияния надо защищаться, всё ещё является предметом изучения, и однозначныхвыводов не сделано. Как раз напротив участка располагалась мощная опора, и БорисАркадьевич сообразил, что здесь магнитное поле должно резко уменьшаться, так какпровода проходят на самой большой высоте, а поле обратно пропорциональноквадрату расстояния от них. "Как это некрасиво", — сказал один из конкурентов,показывая на опору. Почему же, подумал Борис Аркадьевич, которому как разпонравилась эстетика лёгкого с виду сооружения: чем не Эйфелева башня? Просекидля линий электропередач прорубали, не считаясь с заповедностью мест, и садовыеучастки, протянувшиеся вдоль так называемой полосы отчуждения, оказались наопушке прекрасного старого леса. Их (он уже так считал) участок, покрытыйвысокой, пожелтевшей, некошеной с весны травой, был ограждён покосившимсядеревянным забором из горбыля разного калибра и стоял последним на склонехолма, обращённом к пересечению двух просек. Это пересечение приходилось нанизину, по которой протекал ручей с небольшим озерцом - запрудой. На противо-положном склоне, красуясь в заходящем солнце, толпились мощные сосновыестволы, покрытые облаками своих ветвей. А стоящие почти вровень с ними, но всё-таки головами чуть пониже, плетистые берёзы донизу свесили свои позолоченныеосенью косы. Да ведь, просто поднять голову и посмотреть на это — счастье.

15

Антонине Михайловне место тоже понравилось, а дом нет, но Борис Аркадьевичуговорил её: "Лучше места нам не найти. Смотри, в доме печка, будет хорошо и вхолодные дни. Ну, уж если дом тебе так не нравится, я построю новый", — говорилБорис Аркадьевич, которого в горячем желании приобрести этот участок, видно, уженачало заносить, как про себя подумала Антонина Михайловна, но была в его словахи правда, так что она согласилась.

Начались поиски денег. Хозяин просил шесть тысяч и ни копейки не уступал.Требовалось набрать три с половиной. Мобилизовали родственников и знакомых.Деньги в те времена, у кого они были, как правило, спокойно давали в долг.Инфляция что ли была небольшой, или люди были беззаботнее, жили, какговорится, с верой в завтрашний день? И набрали в конце концов, взяв в долг умногих с обещанием вернуть через полгода-год. Был один и экзотическийзаимодавец — писатель Юлиан Семёнов — отец знаменитого Штирлица. Он оказалсяхорошим знакомым одного из родственников, к тому же Борис Аркадьевич учился сним в одной, обоими любимой школе, о чём узнал из "Огонька", в котором былонапечатано интервью Семёнова. У него "стрельнули" 500 рублей, и примерно черезгод Борис Аркадьевич после многочисленных попыток застал писателя, но в какой-то не основной, можно даже сказать, конспиративной квартире, где он работал,скрываясь от помех. — Значит, Вы хотите отдать долг, мне? — спросил писатель, с трудом вникая в сутьдела. — Да. — Надо же, первый случай, стоит обдумать, — заключила необъятных размеровбородатая знаменитость...

Первый раз они ночевали на даче, истопив печку, в ночь на 9 мая. АнтонинаМихайловна всё ещё пребывала в раздумьях, правильно ли они сделали, купив этотдом. В ясное солнечное праздничное утро она вышла из дома и несказанноудивилась: по всему участку в беспорядке были рассыпаны группки расцветших заночь нарциссов. — Господи, всё, всё, всё! — воскликнула она, что, очевидно, означало, что её сердцеотдано этому месту. Ослепительно-белое безмолвие Так они и бросили здесь якорь на всю оставшуюся жизнь. Было только несколькокоротких вылазок. Они, например, телеграммой с оплаченным ответом заказали нанеделю гостиницу в Пушкинских Горах и каждый день ходили пешком в Михай-ловское, Тригорское, Петровское, купались в Сороти, озёрах и привезли парукамушков из парка, по которым или рядом с которыми наверняка ступала ногапоэта. Таким же образом побывали они в Петрозаводске, полюбовались Онегой,нависающей тёмной синевой над городом, прокатились в свежий ветер на катере до

16

Кижей, словом, ознакомились с достопримечательностями, и конечно побывали вПетрозаводской картинной галлерее, где неожиданно долго с увлечением разгля-дывали полотна и рисунки из посмертной выставки, год назад ушедшей молодойкарельской художницы, изобразившей жизнь и природу Карельской глубинки, такчто знакомство получилось не только столичное. К сожалению, они, не записав,забыли фамилию этой художницы, тронувшей их души. Ну и ещё в 1980 году всоставе туристической группы съездили в Болгарию: Слынчев Бряг, Несебр,Созопол, Казанлык, Плевен, София — это, конечно, праздничный фейерверк в ихжизни. И каждый раз они с радостным удовольствием причаливали к своейпристани — возвращались на дачу.

Дача оказалась для них как бы другим миром, потому что, едва выйдя из элек-трички, чувствуешь, как заботы и волнения важной, «судьбоносной» городскойжизни, поглощаются тишиной, наступающей вслед за грохотом быстро удаляю-щегося поезда, уменьшаются в масштабе и начинают занимать подобающее им местосреди деревьев, облаков и мирного гудения самолёта высоко в небе. В первый же год они поразились тому, как щедро вознаграждается вполнепосильный по выходным дням физический труд. Вдоволь стало клубники, сморо-дины, крыжовника, что вообще-то, для горожанина в те времена было редкостью. Визобилии росли помидоры, огурцы и всякая зелень, а Борис Аркадьевич поражалсоседей презентуемой миской с гигантскими сиреневатыми клубнями картофеля,выращиваемого им для летнего употребления при использовании только органи-ческих удобрений, то есть, так сказать, экологически чистый продукт. У каждогобыли свои любимые (и не любимые!) растения: тёща занималась кустамисмородины и крыжовника, беспощадно борясь с травой по всему участку, что БорисАркадьевич считал совершенно излишним. Он же занимался клубникой и огородом,а Антонина Михайловна выращивала только цветы. Она отдавала предпочтениемноголетним растениям. И сейчас красуются на участке посаженные еюразноцветные флоксы с тончайшим запахом неведомых духов, лилии, гортензии,пионы,.. Растения это ведь живые существа… — Илюшенька, я тебя прошу, выкопай вон те старые кусты смородины. — Хорошо, бабушка, — отвечает Илья, едва повернув голову в сторону предстоящейработы. Он берёт лопату и направляется в угол сада. Возвращается минут черезпятнадцать. — Всё сделал? Вот молодец, — и день мирно продолжается. Вдруг окрестностипотрясает крик тёщи : — Ой, чтоб ты сдох !Что случилось, кто враг? Оказывается, Илюша вышвырнул какие-то хилые, на еговзгляд, кусты сортовой смородины и оставил мощные старые, но уже переставшиеплодоносить... Я надеюсь, читатель догадается, что принципиальных изменений вотношениях бабушки и внука не произошло. Через короткое время они полностью

17

простили друг друга, и Илюша с энтузиазмом выкапывал уже действительно старыекусты крыжовника...

Они вспоминали про свою дачу зимой, и, как только чуть теплело, смело отправ-лялись в ослепительно-белое безмолвие, нарушаемое только голоском синицы илимягким шорохом снега, осыпающегося с еловых ветвей. Особенно хорошо былоранней весной в голубые дни начала марта, когда уже не страшная зима чудеснопахла снежным морозцем. Сняв пальто, Борис Аркадьевич легко прокапывалтуннель-дорожку к терраске летней кухни-сарайчика. Они пили чай из термоса илюбовались хвойной зеленью опушки, освещённой солнцем. — Знаешь, это самое лучшее наше приобретение, — говорила Антонина Михайловна.

Новый дом Не за горами была пенсия, особенно у Антонины Михайловны, подрастали внуки,и Борис Аркадьевич решил строить новый, удобный, сухой дом. Видно, об этомдумали многие другие садоводы, поэтому и дома, и строительные материалы, имногое другое были, как полагается при развитом социализме, в большом дефиците.На второй год "охоты" им удалось "поймать" на Болшевском лесоскладе за тысячушестьсот рублей дом, то есть книжку проекта, а также набор досок и брусковсоответствующей длины, ширины и толщины. Эта гора стройматериала былапривезена на КАМАЗе и выгружена около участка, откуда её Борис Аркадьевич сИльёй перенесли внутрь ограды, сложили в штабели, прошили сверху большимигвоздями, чтобы не украли, и накрыли на зиму рубероидом. Зимой Борис Аркадьевич спроектировал, вернее, полностью перепроектировалдом. Одноэтажный по проекту дом должен был занимать площадь в 42 квадратныхметра, что непонятно по какой причине запрещалось уставом садоводческих товари-ществ. Разрешалось строить дом площадью не более 25 квадратных метров плюстерраса не более 10-ти. Используя внизу всю эту разрешённую плошадь, БорисАркадьевич решил строить двухэтажный дом, то есть с мансардой, но и тут былоограничение: мансарда не должна превышать 15-ти квадратных метров! Как никрутил Борис Аркадьевич, а мансарда у него меньше 19-ти метров не получалась. Икак-то под утро: эврика! Лоджия! Про неё в уставе ничего не говорилось, следо-вательно, придраться будет не к чему. И как хорошо с этой лоджии смотреть на сад идальнюю опушку леса, играть на ней в шахматы или полежать после обеда. Не изтакого-ли рода ограничений рождаются гениальные архитектурные решения? БорисАркадьевич решил строить дом по выходным и в отпуск, то есть не прибегая куслугам рабочих и техники. Максимум, помощь Ильи, не очень-то верившего встроительные таланты отца, которые тому ещё ни разу не удалось продемонст-рировать. Борис Аркадьевич был абсолютно против того, чтобы какой-нибудьгрузовик или эскаватор заезжал к нему на участок и повреждал кусты, цветы илияблоню. Он был против того, чтобы на строительстве работали посторонние люди снеизбежной вокруг них суетой и нарушали спокойствие жизни… За зиму он

18

нарисовал все конструкции и порядок их сборки одним человеком. Особую заботувызывал фундамент, который в подмосковных дачных домах сплошь и рядомделается без учёта того обстоятельства, что зимой грунт может промёрзнуть болеечем на полтора метра, и поэтому весной, оттаивая, глина с огромной силойвытолкнет на несколько сантиметров какой-нибудь угол дома, отчего могут неоткрываться или не закрываться двери. Борис Аркадьевич придумал фундамент излёгких двухметровых бетонных заборных столбов, которые особым образомустанавливались в землю на глубину полтора метра. Таких столбов было всегодвадцать пять — пять рядов по пять столбов в каждом. Он показал свой фундамент вНИИ сельского строительства. Там удивились и вполне одобрили. Забегая вперёд,скажу что дом Бориса Аркадьевича долгое время в округе был единственным, вкотором двери были абсолютно равнодушны к весне. Хорошо в бодрый денёк поздней осенью на верхотуре ладить стропила к стойкам.Никого в округе нет, все уже с дач съехали, только осенний лес. Вольно и спокойно надуше и сама собой распевается песня, сначала потихоньку, а потом незаметно и вовсё горло: "Ты течёшь как река, странное название, и прозрачен асфальт, как в рекевода, ах Арбат, мой Арбат...". Неожиданно из-за ёлок выдвигается сторож АлександрИванович с ружьём и собакой. Песня прекращается, и начинается дружеский разго-вор людей, по своему ценящих это одиночество, покой и лесную красоту. — Прекрасно у Вас, Борис Аркадьевич, романсы получаются, и дом ставитеправильно. Приятно слышать, ведь Александр Иванович и не знает, что это первыйдом в жизни. Порядок отдыха на даче, можно сказать, совершенно не изменился, только теперьБорис Аркадьевич строил, а не занимался огородом и клубникой, о чём скучал. Всё-таки, он иногда срывался на "сельское хозяйство" в ущерб продолжительностистроительства, которая, впрочем, в нашей стране всегда превышает установленныесроки.

Совместные поездки на работу с лесными прогулками до станции нравилисьобоим, хотя погода иной раз заставляла, как говорится, вздрогнуть. Ходить на работунадо было каждый день, в любой дождь. Вот и сегодня всю ночь на дом обваливалиськакие-то тропические ливни, а сейчас, когда надо уходить, зашумел проливной, игромыхнул гром. Делать нечего, одели резиновую обувь, в электричке можно будетпереобуться, развернули зонты и пошли. По уже асфальтовой дороге недалеко отплатформы растекалась ручьями вода, вдруг, — оглушительный треск, заставившийинстинктивно присесть, а в нескольких шагах впереди — сухой кружок асфальта ипыльное облачко над ним... Пожалел Господь, будет, о чём вспоминать... Но будутвспоминаться и тихие вечера, когда мягко прогибается под ногой хвойная подстилка,когда на обоих опускается счастье так вот медленно идти, разговаривать и свободномолчать...

19

Оказалось, что это время застоя кончалось Эти совместные поездки увеличивали время взаимного общения, по крайнеймере, часа на три в день. Откуда взять в городе эти три часа? Все заботы обсуждались,все проблемы пытались решить. Удивительное, невероятное дело: АнтонинуМихайловну новый начальник отдела некто Дойников подал на сокращение! Ну ивремена: ни научные достижения, ни квалификация не играют уже никакой роли. Уэтого Дойникова возник конфликт с заведующим лаборатории, в которой работалаАнтонина Михайловна, и он решил выбить из-под противника опору. Конечно, и раньше в иституте бывали интриги, но всё-таки на понятной научнойпочве. Ну например, один из завлабов, Давид Аронович, обратив внимание всехприсутствующих на слабое место, мог завалить на учёном совете диссертацию илинаучный отчёт, за что и получил прозвище Ядовит Аронович. Сам СергейГаврилович — заместитель директора института по научной работе, собираясьзащищать свою по-видимому не блестящую докторскую, "прижимал" ДавидаАроновича, стараясь обезопасить себя в решающий момент. Однако, ему и в головуне могло прийти поставить вопрос об увольнении такого специалиста как ДавидАронович. Но учёные отстали от жизни: началось брежневское время ядрёногозастоя, появилась инструкция оптимальной организации научной работы и годовыеразнарядки о сокращении штатов. Какая наука? Можно обойтисьочковтирательством. Теперь, всё больше по партийной и профсоюзной линии, круководству приходили такие как Дойников… Впрочем застойные годы ужезаканчивались, но об этом было ещё неизвестно… А сейчас надо было думать о том, к кому пойти, что сказать директору, какоенаписать заявление, и это после многолетней, наверняка неплохой работы. Вдвоёмони несли этот крест, и Борис Аркадьевич, обсуждая проблему, всё время подыто-живал: — Плевать. Лично у нас, Тосенька, всё будет хорошо. Антонину Михайловну не уволили. Она, как и всегда, успешно работала в другомотделе до самой пенсии...

Что-то подобное случилось и с Борисом Аркадьевичем, правда, было слишкоммного его собственной инициативы. Он ушёл из КБ в институт Госплана, соблазнив-шись проблемами применения вычислительной математики в экономике. Условияработы в Госплановском институте были намного лучше: комната на двоих, и этоконечно компенсировало некоторое уменьшение зарплаты. Кроме того, в их КБ тоженачиналась эта эпидемия реорганизаторства. Молодые карьеристы интриговалипротив, казалось бы, неуязвимой фигуры Ильи Григорьевича Рапопорта — докторанаук, лауреата Ленинской премии и члена КПСС. Но видно Илья Григорьевич

20

недооценил силу родной партии, поскольку именно по партийной линии былпоставлен вопрос о несоответствии секретарём партийного бюро самим МарксомГавриловичем. Такого удара меньше всего ожидал сам Илья Григорьевич, с нимслучился инфаркт и он ... умер в пятьдесят с небольшим... В институте Госплана Борис Аркадьевич познакомился с младшим научнымсотрудником Владимиром Исаевичем Троицким — выпускником Физико-техни-ческого института, перешедшим сюда из НИИ авиационных моторов, котороготакже привлекли условия работы и обещанный раз в неделю свободный день. Оникак-то сразу сошлись друг с другом. Ведь Борис Аркадьевич собирался заниматьсяэкономико-математическим моделированием, а Володя оказался блестящимучёным, в голове которого, соединяясь с уравнениями математической физики,рождались модели, описывающие экономические процессы. Но как это упростить,или, как говорят математики, аппроксимировать, и довести до возможностивычисления на ЭВМ? Это умел делать Борис Аркадьевич. Они нашли друг друга внауке и стали друзьями. Володя был прирождённым теоретиком во всех ситуациях, вчастности в такой важной проблеме как женская… — Что главное в женщине? Фигура. А то, они все думают, лицо и стесняются.Посмотрели бы, что в своих скульптурах ценили древние греки. — Что надо делать, чтобы овладеть женщиной? Прежде всего касание: касание,касание, и ни одна красавица не устоит.Борис Аркадьевич с улыбкой слушал его умозаключения, но имел по этим вопросамсвои взгляды. Действительно, не одна красавица пала под воздействием Володиныхчар, но было что-то в нём чрезвычайно привлекательное помимо касаний. — Знаешь, какое у меня хобби? — спрашивал Володя, когда они в обед сидели налавке пустой трибуны ипподрома, любовались рысаками и наслаждались мягкойбулкой с пересыпанной сахаром клубникой, выращенной Борисом Аркадьевичем. — Хобби у меня такое: я люблю людей. Вот некоторые любят собак, лошадей, а ялюблю всех людей, веришь?И Борис Аркадьевич верил. К любому Володя пытался найти дружеский подход.Если это не удавалось, например, при общении с высокомерным начальником, он,глядя в глаза, с сожалением улыбался. Кроме того, он совершенно не испытывалникакого страха перед людьми, ни в смелом вопросе на учёном совете, где сиделидоктора наук во главе с академиком, ни в директорском кабинете, .. ни при"касании". Они разработали и проверили на реальной информации модель анализа ипланирования капитального строительства для большой совокупности строек,например, для какой-нибудь отрасли промышленности. Работа была явно актуаль-ной. Было известно, что председатель правительства Косыгин очень обеспокоенпроблемой сокращения фронта строительства при планировании. Как раз то, чтонужно, но никто не хотел рассматривать вопрос применения модели — ни сводныйотдел капитальных вложений, ни отраслевые отделы Госплана. И тут нашёлся уБориса Аркадьевича родственник, работающий каким-то инструктором в ЦК КПСС,

21

который предложил познакомить их с начальником отдела ЦК по вопросамкапитального строительства. Важный начальник их принял, выслушал, не задавалвопросов, снял трубку и позвонил в Госплан : — Ну что, вы всё заседаете? А тут вот товарищи всё решили с концентрациейкапитальных вложений. — Кто, какие товарищи? — А вот такие, — называет фамилии, — из вашего института. Так что вы разберитесь. — Хорошо, разберёмся.Важный начальник даёт понять, что аудиенция окончена, и они уходят. Назавтра,разъярённый начальник лаборатории говорит им, чтобы они срочно искали работу вдругом месте. Ясно, что важный начальник из ЦК им не поможет. Они, видите ли,обратились в высшую инстанцию через несколько голов, которые не были заинтере-сованы в настоящем деле… Когда в России начальство бывает заинтересовано вделе?! Ну и чёрт с ним, с Госпланом! И Борис Аркадьевич, становится заведующимлабораторией программистов, занимающихся внедрением вычислительной техникив отделе капитального строительства Газпрома. К нему переходит на работу Володя,работа продолжается, и незаметно заканчивается эпоха в истории страны (чтобы,может быть, ещё не раз повториться в будущем…)

Августовская Революция Был август 1991-го. Жизнь на даче шла своим чередом. Антонина Михайловнаушла на пенсию. Она с удовольствием занималась внуками, своими цветами,готовкой, читала книги и ожидала мужа, возвращающегося каждый вечер послеработы. Внучке уже исполнилось десять, а по траве бегал смешной двухгодовалыйГлеб. — Глебочка, что ты больше всего любишь? — Больше всего я люблю работать и помогать, — отвечал философ, понимая подэтим поливку огорода из шланга, чем они всегда занимались с дедушкой. Сегодня день у Бориса Аркадьевича начался на редкость неудачно. Он впервыеопоздал на электричку, которая ушла почему-то минут на семь раньше. На пустойплатформе разговаривали двое пожилых мужчин: — Ну, теперь разберутся с этим американским шпионом. — Что такое? — Ты чего, не слыхал? Горбачёва-то арестовали и сказали, что он чем-то болен. В вагоне событие обсуждалось во-всю, то есть известные факты, без оценок (вРоссии хорошо знают, что бывает за оценки). Удивление высказывалось по поводунеожиданной и непонятно какой болезни Горбачёва. Ничего себе, с безнадёжнойтоской подумал Борис Аркадьевич, заинтересованно следивший за политическимибаталиями, в которых, как он полагал, умным и прогрессивным людям противо-стояла, причём с лютой ненавистью, партийная номенклатура, а Горбачёв баланси-ровал между ними, не решаясь оторваться от своих махровых друзей, таких как

22

возглавляющий КГБ высокомерный сухенький Крючков, по внешнему виду годив-шийся разве в вахтёры, но уже известный своим участием в подавлении венгерскоговосстания в 1957 году; глава МВД Пуго с несколько взлохмаченной тёмной шевелю-рой и тревожно бегающим взглядом, не дать-не взять чекист двадцатых годов, но ужеизвестный по недавнему подавлению Вильнюсского протеста; апоплексическийтолстяк Павлов, недавно переведённый в премьер-министры из министра финансов,где он успел прославиться идиотской денежной реформой по деноминации крупныхкупюр... И вот эти пришли к неограниченной власти? По-видимому так. Среди нихещё министр обороны маршал Язов неплохой, наверно, командир полка илидивизии, так сказать, отец солдатам, по-видимому, добрый человек... Борис Аркадьевич не должен был с утра быть на работе, так как договорился оделовой встрече в другой организации, и поэтому сначала поехал домой. С метро-моста, который между "Смоленской" и "Киевской" был виден Новоарбатский мостсплошь в зелени бронемашин. Борис Аркадьевич с тревогой вспомнил, как неделюназад он записался в антифашистскую партию, указав в карточке свой адрес ителефоны. В этой партии на одну доску ставились коммунистическая и фашистскаядиктатуры. На душе стало противно. Весь день по радио передавалось обращение Государственного комитета почрезвычайному положению — ГКЧП и приказы военного коменданта Москвы.Вечером на даче прильнули к приёмникам. Чувствовалось, что возникло и нарастаетсопротивление. Ельцин объявил акцию государственным переворотом. Но армия,армия и КГБ?... Они с женой не спали до глубокой ночи, слушая приёмник, обсуждаякрохи обнадёживающих сообщений... Утром в комнату, где работал Борис Аркадьевич, решительно вошла их профоргТаня Калошина. — Ну что, так и будем всё терпеть?! Говорят, народ собирается у "Белого дома". Япойду.Все решили идти. Возникло предложение Борису Аркадьевичу остаться на рабочемместе, чтобы не разогнали лабораторию. Он же сказал, что здесь каждый отвечает засебя, и предложил с началом обеденного перерыва небольшими группами, непривлекая особого внимания, идти к метро, где всем и встретиться. Эта конспирация,правда, полностью провалилась. Их группа встретилась на улице лицом к лицу сдвумя сотрудницами отдела кадров, очевидно уже повстречавшими другие группки: — Куда это вы все собрались? На митинг что ли?Стало смешно и весело. Множество людей шло по Садовой, сворачивая на Новоарбатский мост, проходячерез пока не реагирующую военную технику. На площади около здания ВерховногоСовета над толпой нарядно болтался в небе воздушный шар с флагами: новымполосатым Российским, Литовским и Молдавским — стран, сразу заявивших онезаконности и непризнании ГКЧП. При давно уже невиданном огромном стечениилюдей начался митинг. Начался он очень весело. Комик Хазанов голосом Горбачёваначал в таком духе:

23

— Дорогие товарищи, некоторые подбрасывают нам, что президент СоветскогоСоюза, то есть я якобы заболел. Я должен вам ответственно заявить, что это заблуж-дение и нонсенс...Выступали ещё многие, замечательно выступали. Всех охватила весёлая бесшабаш-ная решимость, и Борис Аркадьевич почувствовал себя счастливым среди этихсвободных людей. Надо бы остаться, но он не предупредил супругу, она на дачесойдёт с ума... Ночью пролилась кровь, а днём пришла победа. Язов-то оказался действительнодобрым человеком и не отдал безумного приказа армии, которого от него ожидалиподельники... На следующее утро, как обычно, Борис Аркадьевич на станции ожидал вместе смногочисленными пассажирами свою электричку. На противоположной платформе,растерянно оглядываясь, стоял мужчина. Он, видимо, перепутал с путями. Егоокликнули: — Эй гражданин, ты что коммунист? Мужчина прислушался. — Ты чего один на той платформе? Весь народ на этой!Хохот. … И раскрылась страна перед миром. Однако, прежние начальнички не дремали, и мы позволили им шустро разво-ровать, разрушить экономику великой державы… Мы не пошли по дороге, протоп-танной Столыпином, забыли Сахарова и Собчака… Мило получать ежедневнуюплату, равную 20-летней пенсии старого инженера… Мила нам эта восточнаядеспотия… «Народ безмолвствует».

«Боже, милостив буди мне грешному!» Год персиков. Наступили тёплые, солнечные майские дни, Они собирались переезжать на дачу.Как-то утром Антонина Михайловна с тревогой сказала мужу, что обнаружила у себяв груди утолщение. Борис Аркадьевич позвонил на работу и сказал, что сможетприйти только во вторую половину дня. Пошли в поликлинику. Врач направила намамографию. Вышла сестра и сказала, что всё нормально. Радостные вернулись кврачу с результатом, однако, врач отнеслась к нему с недоверием, ещё раз внима-тельно осмотрела Антонину Михайловну и твёрдо сказала, чтобы обязательно приш-ли завтра, так как будет консультировать профессор. Профессор после осмотрасказал, что обязательно надо делать операцию, что желательно её особенно неоткладывать и что он готов взять Антонину Михайловну в своё отделение в онколо-гическом научном центре на Каширке. Судьба строго взглянула на них. БорисАркадьевич понял, что пришла беда и что его главная и единственная задача — бытьвсегда рядом. Назавтра был выходной, они с внучкой втроём поехали на дачу. В саду невиданнороскошно цвели яблони, и невыносимо печально было смотреть на эту красоту. Чутьопомнившись, Борис Аркадьевич сделал для себя ещё один вывод: уныние надо

24

безжалостно выбросить из души. Когда они вернулись домой, Борис Аркадьевич,оказавшись в комнате один, впервые в жизни начал горячо молиться Богу, обра-щаясь к иконке, стоящей в книжном шкафу, которую он когда-то из любопытствакупил в Киево-Печерской лавре. Он молился как язычник, не зная молитв и просято, что, наверно, просить нельзя...

Была операция, было радиоактивное облучение до и после, а потом началасьхимиотерапия. Хирург, как показалось Борису Аркадьевичу, скептически оценилшанс окончательного выздоровления после всех этих мероприятий, а через годсказал ему: — Имейте ввиду, это не лечится. Будем подавлять болезнь всеми известнымисредствами. Подошло время инъекций доксорубицина. Он должен подавить болезнь, и можнобудет жить дальше. После инъекции — сильнейший приступ тошноты и озноб.Новобан не помогает, и только после таблетки дефицитного зофрана наступаетпостепенное облегчение. Ещё две недели жизни завоёваны... Дача помогла им. Здесь на свежем лесном воздухе быстрее происходило восста-новление после очередного цикла химиотерапии. В онкологический центр их черезкаждые две-три недели отвозил Илья на своём автомобиле. Борис Аркадьевич ушёлна пенсию сразу же, как только стало возможно по возрасту. Теперь они рано, уже вапреле, когда ещё не сошёл снег, переезжали на дачу и возвращались в октябре,когда наступали предзимние холода. Топилась печка, Борис Аркадьевич вслух читалЛескова, а с утра Антонина Михайловна целый день была на свежем воздухе, немноговозилась с готовкой и сидела с книгой в кресле на открытой терраске. Антонина Михайловна целиком положилась на медицину к полному удовле-творению Бориса Аркадьевича. Она вела подробный дневник лечения, и своимнавыком внимательно относиться к точно записанным простым фактам помогалаврачу. Здесь были сведения о том, когда, какое лекарство использовалось, какиедозы, сколько времени продолжалась инъекция (бывали дни неподвижного лежанияпод капельницей около десяти часов!), самочувствие после, какие обследованияпроводились и их результаты в том виде, как их доводили до её сведения, хотя, какиеуж тут секреты. У наших врачей очень много больных, всего не упомнишь и непрочтёшь заново в пухлой рассыпающейся книге многолетней истории болезни, а уАнтонины Михайловны — всё в порядке и чётко. — Ну-ка, давайте Вашу личную историю, начинал свой интеллигентный разговорсимпатяга Андрей Альбертович, — Что же, получается, мы ксилоду не применялиещё? — У меня получается так. — Ну, точнее чем у Вас не бывает... Неведомые ранее, любопытные книги появились в магазинах. Борису Аркадье-вичу открылся новый мир в сочинениях Ивана Ильина и Сергея Булгакова, а "Путь

25

жизни" Толстого и "Оправдание добра" Владимира Соловьёва потрясли его. Ничтож-ной погремушкой, игнорирующей духовный мир человека представлялась теперьему, так сказать, материалистическая марксистская философия, которую укоренилив головах большинства его сограждан. Сознательное неверие, о котором говорят дажекультурные люди - это же просто откат в доисторическое язычество... Его заинтере-совала церковь, и он прочёл несколько написанных с замечательной искренностьюкниг Александра Шмемана: о литургии, о Великом посте, об истории христианства.Очень симпатичной оказалась православная, так называемая ортодоксальная ветвьиз-за того, что она меньше других изменила каноны и обряды первых христиан.Входишь в церковь и, кроме всего прочего, соприкасаешься с тысячелетнейдавностью. Это ни с чем несравнимый живой музей, и дай Бог ему существоватьвечно, размышлял Борис Аркадьевич. К тому же русский или таинственно-роднойславянский язык: Господи и Владыко живота моего! Дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми. Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй ми, рабу твоему. Ей Господи Царю, даруй ми зрети мои прегрешения и не осуждати брата моего,...Так мог сказать большой поэт... Борис Аркадьевич зашёл в старинную церковьКосмы и Дамиана, что рядом с памятником Юрию Долгорукому, и спросил удежурившего молодого человека, нельзя ли здесь креститься. — Пожалуйста, в ближайшее воскресенье, только, конечно, надо знать "Отче наш" иСимвол Веры.Крестил протоирей отец Александр Борисов. Никакого экзаменования, просто былопразднично и трогательно. Антонина Михайловна стояла рядом, ожидая, когдаможно подать полотенце. Она одобряла его шаг.

— Господи, за что? Почему я? Или Ты, быть может, вспомнил обо мне? — услышалкак-то Борис Аркадьевич. В это лето они уже не смогли поехать на дачу. Удивительно много было на рынкеперсиков : азербайджанские, крымские, молдавские. — Очень вкусно, говорила Антонина Михайловна, чайной ложечкой кушая размель-чённый в миксере персик. Илья с семейством собирался на отдых в Турцию. — Подожди, Илюша, не уезжай. Что же, папа останется один, он ведь не оченьздоровый человек...Илья никуда не поехал. Антонина Михайловна ушла в бесконечность в августе этого года — года персиков.Они боролись с болезнью так долго, что некоторые не верили в диагноз. Дал ещёГосподь пожить. Похоронили её в тот самый день, о котором мечтал поэт, расска-зывая свой сон : Вы шли толпою, врозь и парами, Вдруг кто-то вспомнил, что сегодня

26

Шестое августа по-старому — Преображение Господне.В зале прощания раввин, которого пригласил Борис Аркадьевич, произнёс поми-нальную молитву и всех попросил всё и навсегда простить ушедшей. Он просилмужчин покрыть голову, и было трогательно смотреть, как русские людиприлаживали носовые платки. Её красиво отпели также и в православной церкви,возложив на грудь ту самую иконку, глядя на которую Борис Аркадьевич молилсяпервый раз в своей жизни... Борис Аркадьевич уехал на дачу. Ему трудно было общаться с людьми Толькодеревья успокаивали его, качанием ветвей и шелестом листьев говоря, что таковажизнь и что они тоже умрут, но вот же, не печалятся...

Пожар В следующие годы Борис Аркадьевич часто жил на даче с внуком, а сын сневесткой приезжали в выходные. Прошло три года, и Глебу уже исполнилосьдвенадцать. В это лето они жили втроём, то есть ещё четырёхгодовалый смешной,весёлый и ласковый лабрадор по кличке Том, которого успела погладить АнтонинаМихайловна. Был конец июля, и наступили ясные, тёплые, но не жаркие, одним словом,лучшие летние дни. Вот и сегодня всё завершалось приятной прохладой. Наоткрытых местах трава покрылась росой, а лес всё ещё не хотел отдавать тепло,накопленное за день. Привычная тишина окружила дачу. Под вековыми елями,раскинувшими свои ветви над крышей дома, постепенно воцарилась тьма. Онизаснули. Том растянулся на полу в позе бесшабашного пьяницы... Бориса Аркадь-евича разбудили беспорядочные хлопки. Он включил свет и посмотрел на часы."Какому дураку понадобилось в половине четвёртого взрывать эти всем надоевшиепетарды?" — и Борис Аркадьевич снова постарался заснуть. Однако, взрывыпродолжались с нарастающей частотой и громкостью, рвало где-то совсем рядом,хотя соседей в эту ночь вроде бы не должно быть. "Да ведь это шифер лопается!" —вскочил Борис Аркадьевич и отдёрнул штору. Комнату осветило ярким жёлтымсветом высоко вздымающегося костра, разгорающегося ещё больше с яростнымтреском. У соседей горела летняя кухня, стоящая недалеко от дома, который конечнодолжен вспыхнуть. Мог загореться и лес ... Раздался взрыв, наверно, газовогобаллона. — Что это, дедушка, — проснулся Глеб. — Глеб, это пожар. Быстро одевайся и выходи на улицу.Борис Аркадьевич одел приличную рубашку, брюки, резиновые сапоги, куртку,положил в карман ключи от московской квартиры, пенсионную книжку и 300рублей бывших у него денег. Что ещё? Он захватил коробку дискет со своимирассказами и выбежал на улицу. Его ждал Глеб, держа в руке свой старинныйкарманный фонарик, с шумом приводящийся в действие прижиманием рукоятки ккорпусу. "Вот наши с ним самые дорогие вещи: фонарик и коробка дискет", — весело

27

мелькнуло в голове Бориса Аркадьевича. "И позы одинаковые: держим в руках своисокровища и не знаем, куда их деть". — Давай на трассу под опору, — и «драгоценности» были быстро положены внадёжное место. — Где шланг? Мы его куда-то в траву бросили после полива.Лихорадочные поиски в темноте, в тенях, которые искажаются отсветами пожара. — Здесь, дедушка, я нашёл!Конец пластикового шланга натягивается на водопроводный кран, который пред-ставляет собою просто согнутую полудюймовую трубу как раз под шланг. — Давай, я буду разматывать, а ты вот так придерживай.Они сразу поняли друг друга, так как шланг был любимым предметом внука… Шлангбыл размотан до соседского забора. — Включай!Под сильным напором хорошая струя выбрасывалась далеко. Борис Аркадьевич сталлить в пламя, но оно не уменьшалось. "Пожалуй, одним не справиться. Да что ж язабыл про пожарных?! А как их вызвать?". Вспомнилась цифра 112, котораяпериодически на короткое время появлялась на экране мобильного телефона :"Только для сообщений по 112". Соединилось сразу, и это было как раз то, что нужно. — Говорите адрес. Как к Вам проехать? Не торопитесь, у Вас разговор бесплатный.Как всё-таки лучше, из Фрязино или из Ивантеевки?Такие простые и такие, оказывается, трудные вопросы. Адрес, вроде бы простой :Северная трасса ЛЭП-500,… но здесь этих трасс несколько и указателей, конечно,никаких. — Ещё раз, объясните, как к Вам проехать.Борис Аркадьевич подробно объясняет, однако уверенности, что его правильнопоняли, нет. Он звонит сыну в Москву и просит связаться с пожарными, объяснитьим дорогу ещё раз как автомобилист. Сын слышит по своему телефону прямойрепортаж с места событий: треск какого-то громадного костра, взрыв и голос отца: — Глеб, я сейчас! Протягивай шланг за угол дома...Короткий разговор с сыном кончен, и как раз разрядилась батарейка телефона. Светвырубился… Является смелая и всегда отзывчивая соседка Катя, берёт телефон ибежит с ним к себе через дорогу, чтобы зарядить… Раздаётся страшный взрыв, непохожий на предыдущие, какой-то резкий, потрясший воздух, как выстрел избольшого артиллерийского орудия. — Дедушка, летит! — Что летит?Оказывается. летит горящая головёшка и прямо на Глеба, он отворачивается, и она,скользнув по плечу, падает на землю. Борис Аркадьевич этого не видит и продолжаетполивать соседский дом, стволы, засохшие нижние ветки и нависшие лапы елей.Раздаётся ещё один взрыв, не такой страшный, но струя огня, как из огнемёта,вздымается вверх, и загораются рядом стоящие большие деревья… "Сколько их там,

28

этих баллонов?... Нет, не спасти...". На пожаре появляется первый мужчина —полковник в отставке, председатель соседнего садового товарищества Воробьёв. — Давай, где вода, вёдра? — Георгий Трофимыч? Да Вы — герой Советского Союза! — с удивительным длясамого себя спокойствием шутит Борис Аркадьевич — всё-таки не одни. — Как же, надо поддержать... Твой дом точно спасём, ты его тоже поливай.Пожар всё равно усиливается. Пошёл пар из чердака соседского дома. Сейчасвспыхнет, и тогда загорится лес, пропадай все дачи... И тут, с таким нетерпениеможидаемый, греющий душу — звук моторов тяжёлых пожарных машин. Теперь ужедругие мысли : "Хорошо хоть раньше не приехали, поубивало бы этимибаллонами"... Начинает светать. Обнаруживаются зрители. Оказывается, один маленькийкруглый газовый баллон кометой перелетел через трассу и шмякнулся об крышусарая как раз того участка, где стояли зрители... Капитан составляет на терраске протокол, жмёт руку Борису Аркадьевичу исадится в кабину машины с надписью "Ивантеевка" на борту... На участке валяетсянесколько головёшек, одна большая с гвоздями... — Дедушка, давай чего-нибудь поедим, мне очень хочется."И так-то любишь этих внуков, а тут есть за что", — думает Борис Аркадьевич,улыбаясь... август 2003г.

29